песня из спектакля "Звёзды для лейтенанта"

Всю войну под завязку я все к дому тянулся,

И хотя горячился, воевал делово.

Ну, а он торопился, как-то раз не пригнулся,

И в войне взад-вперед обернулся, за два года всего ничего.

Не слыхать его пульса с сорок третьей весны,

Ну, а я окунулся в довоенные сны,

И гляжу я, дурак, но дышу тяжело.

Он был лучше, добрее, ну, а мне повезло.

Я за пазухой не жил, не пил с господом чая,

Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол,

Но мне женщины молча намекали, встречая:

Если б ты там навеки остался, может мой бы обратно пришел.

Для меня не загадка их печальный вопрос,

Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось.

Мне ответ подвернулся: "Извините, что цел,

Я случайно вернулся, вернулся, ну, а он не сумел".

Он кричал напоследок в самолете сгорая:

"Ты живи, ты дотянешь", - доносилось сквозь гул.

Мы летали под богом, возле самого рая,

Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул,

Встретил летчика сухо райский аэродром,

Он садился на брюхо, но не ползал на нем,

Он уснул - не проснулся, он запел - не допел,

Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.

Я кругом и навечно виноват перед теми,

С кем сегодня встречаться я почел бы за честь.

Но хотя мы живыми до конца долетели,

Жжет нас память и мучает совесть, у кого она есть.

Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы

В нашей жизни короткой, как бетон полосы.

И на ней, кто разбился, кто взлетел навсегда.

Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.

песня из спектакля "Звёзды для лейтенанта"

Их восемь - нас двое. Расклад перед боем

Не наш, но мы будем играть!

Сережа! Держись, нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

Я этот набесный квадрат не покину.

Мне цифры сейчас не важны,-

Сегодня мой друг защищает мне спину,

А значит, и шансы равны.

Мне в хвост вышел "мессер", но вот задымил он,

Надсадно завыли винты.

Им даже не надо крестов на могилы,

Сойдут и на крыльях кресты!

- Я - "Первый", я - "Первый", - они под тобою,

Я вышел им наперерез.

Сбей пламя! Уйди в облака! Я прикрою!

В бою не бывает чудес!

Сергей! Ты горишь! Уповай, человече,

Теперь на надежность строп!

Нет! Поздно - и мне вышел мессер навстречу.

Прощай! Я приму его в лоб.

Я знаю - другие сведут с ними счеты.

А по облакам скользя,

Взлетят наши души, как два самолета,-

Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: "В раю будет туго!"

Но только ворота - щелк,

Мы бога попросим: "Впишите нас с другом

В какой-нибудь ангельский полк!"

И я попрошу Бога, Духа и Сына,

Чтоб выполнил волю мою:

Пусть вечно мой друг защищает мне спину,

Как в этом последнем бою.

Я щас взорвусь, как триста тонн тротила,

Во мне заряд нетворческого зла.

Меня сегодня муза посетила,

Посетила, так, немного посидела и ушла.

У ней имелись веские причины,

Я, в общем, не имею права на нытье:

Ну, вы представьте, ночью муза у мужчины,

Бог весть, что люди скажут про нее.

И все же мне досадно, одиноко,

Ведь эта муза, люди подтвердят,

Засиживалась сутками у Блока,

У Пушкина жила, не выходя.

Я бросился к столу, весь нетерпенье,

Но, господи, помилуй и спаси,

Она ушла, исчезло вдохновенье

И три рубля, должно быть, на такси.

Я в бешенстве ношусь, как зверь, по дому,

Ну бог с ней, с музой, я ее простил.

Она ушла к кому-нибудь другому,

Я, видно, ее плохо угостил.

Огромный торт, утыканный свечами,

Засох от горя, да и я иссяк.

С соседями я допил, сволочами,

Для музы предназначенный коньяк.

Ушли года, как люди в черном списке,

Все в прошлом, я зеваю от тоски.

Она ушла безмолвно, по-английски,

Но от нее остались две строки.

Вот две строки, я гений, прочь сомненья,

Даешь восторги, лавры и цветы!

Вот две строки: я помню это чудное мгновенье,

Когда передо мной явилась ты!

Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Иисуса,

Кто ни во что не верит, даже в черта, назло всем.

Хорошую религию придумали индусы:

Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

Стремилась ввысь душа твоя, -

Родишься вновь с мечтою,

Но, если жил ты, как свинья, -

Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя,- привыкни к укоризне.

Досадно? - Что ж, родишься вновь на колкости горазд.

Но если видел смерть врага еще при этой жизни,

В другой тебе дарован будет верный, зоркий глаз.

Живи себе нормальненько,

Есть повод веселиться,

Ведь, может быть, в начальника

Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником - родишься вновь прорабом,

А после из прораба до министра дорастешь.

Но, если туп, как дерево - родишься баобабом

И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

Досадно попугаем жить,

Гадюкой с длинным веком...

Не лучше ли при жизни быть

Приличным человеком?

Так, кто есть кто, так, кто был кем,- мы никогда не знаем,

С ума сошли генетики от ген и хромосом...

Быть может, тот облезлый кот был раньше негодяем,

А этот милый человек был раньше добрым псом.

Я от восторга прыгаю,

Я обхожу искусы,

Удобную религию

Придумали индусы.

Я скачу, но я скачу иначе,

По полям, по лужам, по росе...

Говорят: он иноходью скачет.

Это значит иначе, чем все.

Но наездник мой всегда на мне,-

Стременами лупит мне под дых.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Мне сегодня предстоит бороться.

Скачки! Я сегодня - фаворит.

Знаю - ставят все на иноходца,

Но не я - жокей на мне хрипит!

Он вонзает шпоры в ребра мне,

Зубоскалят первые ряды.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Пляшут, пляшут скакуны на старте,

Друг на друга злобу затая,

В исступленьи, в бешенстве, в азарте,

И роняют пену, как и я.

Мой наездник у трибун в цене,-

Крупный мастер верховой езды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Что со мной, что делаю, как смею -

Потакаю своему врагу!

Я собою просто не владею,

Я придти не первым не могу!

Что же делать? Остается мне

Вышвырнуть жокея моего

И скакать, как будто в табуне,

Под седлом, в узде, но без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется,

По камням, по лужам, по росе.

Я впервые не был иноходцем,

Я стремился выиграть, как все!

1969

Грязь сегодня еще непролазней,

С неба мразь, словно Бог без штанов, -

К черту дождь - у охотников праздник :

Им сегодня стрелять кабанов.

Били в ведра и гнали к болоту,

Вытирали промокшие лбы,

Презирали лесов позолоту,

Поклоняясь азарту пальбы.

Припев: Егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках, -

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Вылетали из ружей жаканы,

Без разбору разя, наугад, -

Будто радостно бил в барабаны

Боевой пионерский отряд.

Припев.

Шум, костер, и тушенка из банок,

И "охотничья" водка - на стол.

Только полз присмиревший подранок,

Завороженно глядя на ствол.

А потом - спирт плескался в канистре,

Спал азарт, будто выигран бой :

Снес подранку полчерепа выстрел -

И рога протрубили отбой.

Припев.

Я вам мозги не пудрю - уже не тот завод.

Меня стрелял поутру из ружей целый взвод.

За что мне эта злая, нелепая стезя?

Не то, чтобы не знаю - рассказывать нельзя.

Мой командир меня почти что спас,

Но кто-то на расстреле настоял,

И взвод отлично выполнил приказ.

Но был один, который не стрелял.

Судьба моя лихая давно наперекос:

Однажды языка я добыл, но не донес.

И странный тип Суэтин, неутомимый наш,

Еще тогда приметил и взял на карандаш.

Он выволок на свет и приволок

Подколотый, подшитый материал -

Никто поделать ничего не смог...

Нет, смог один, который не стрелял.

Рука упала в пропасть с дурацким криком "Пли"

И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли.

Но, слышу:- Жив зараза. Тащите в медсанбат.-

Расстреливать два раза уставы не велят.

А врач потом все цокал языком

И, удивляясь, пули удалял.

А я в бреду беседовал тайком

С тем пареньком, который не стрелял.

Я раны, как собака, лизал, а не лечил,

В госпиталях однако в большом почете был.

Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол:

Эй ты, недостреленный, давай-ка на укол!

Наш батальон геройствовал в Крыму,

И я туда глюкозу посылал,

Чтоб было слаще воевать ему,

Кому? Тому, который не стрелял.

Я пил чаек из блюдца, со спиртиком бывал,

Мне не пришлось загнуться, и я довоевал.

В свой полк определили. Воюй - сказал комбат,

А что не дострелили, так я брат даже рад.

Я тоже рад бы, да присев у пня,

Я выл белугой и судьбину клял:

Немецкий снайпер дострелил меня

Убив того, который не стрелял.

Я вышел ростом и лицом

(Спасибо матери с отцом),

С людьми в ладу - не понукал, не помыкал,

Спины не гнул - прямым ходил,

И в ус не дул, и жил, как жил,

И голове своей руками помогал.

Бродяжил и пришёл домой,

Уже с годами за спиной,

Висят года на мне - ни бросить, ни продать.

Но на начальника попал,

Который бойко вербовал,-

И за Урал машины стал перегонять.

Дорога, а в дороге "МАЗ",

Который по уши увяз.

В кабине тьма, напарник третий час молчит.

Хоть бы кричал, аж зло берет -

Назад 500, вперед 500,

А он зубами "Танец с саблями" стучит.

Мы оба знали про маршрут,

Что этот "МАЗ" на стройке ждут,

А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь!

И надо ж так - под новый год,

Назад 500, вперед 500,

Сигналим зря, пурга, и некому помочь.

"Глуши мотор, - он говорит, -

Пусть этот "МАЗ" огнем горит!

Мол, видишь сам, что больше нечего ловить,

Куда не глянь - кругом 500,

И к ночи, точно, занесет,

Так заровняет, что не надо хоронить!

"Я отвечаю: "Не канючь!"

А он за гаечный за ключь

И волком смотрит, он вообще бываеь крут.

А что ему - кругом 500,

И кто кого переживет,

Тот и докажет, что был прав, когда припрут.

Он был мне больше чем родня -

Он ел с ладони у меня.

А тут глядит в глаза, и холод по спине.

А что ему - кругом 500,

И кто там после разберет,

Что он забыл, кто я ему и кто он мне.

И он ушел куда-то вбок.

Я отпустил, а сам прилег,

Мне снился сон про наш веселый оборот:

Что будто вновь кругом 500,

Ищу я выход из ворот,

Но нет его, есть только вход, и то не тот.

Конец простой - пришел тягач,

И там был трос, и там был врач,

И "МАЗ" попал, куда положено ему,

И он пришел - трясется весь,

А там опять далекий рейс...

Я зла не помню, я опять его возьму.

Я оглох от ударов ладоней,

Я ослеп от улыбок певиц,

Сколько лет я страдал от симфоний,

Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня, многократно просеясь,

Чистый звук в ваши души летел.

Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь.

Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,

На пиле один играл, шею спиливал,

А я усиливал, усиливал, усиливал!...

На низах его голос утробен,

На верхах он подобен ножу,

Он покажет, на что он способен,

Но и я кое-что покажу.

Он поет задыхаясь, с натугой,

Он устал, как солдат на плацу.

Я тянусь своей шеей упругой

К золотому от пота лицу.

Сколько раз в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,

На пиле один играл, шею спиливал,

А я усиливал, усиливал, усиливал!...

Только вдруг... Человече, опомнись,

Что поешь, отдохни, ты устал!

Эта патока, сладкая горечь

Скажи, чтобы он перестал.

Все напрасно, чудес не бывает,

Я качаюсь, я еле стою.

Он бальзамом мне горечь вливает

В микрофонную глотку мою.

Сколько раз в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,

На пиле один играл, шею спиливал,

А я усиливал, усиливал, усиливал!...

В чем угодно меня обвините,

Только против себя не пойдешь.

По профессии я - усилитель.

Я страдал, но усиливал ложь.

Застонал я, динамики взвыли,

Он сдавил мое горло рукой.

Отвернули меня, умертвили,

Заменили меня на другой.

Тот, другой, он все стерпит и примет.

Он навинчен на шею мою.

Нас всегда заменяют другими,

Чтобы мы не мешали вранью.

Мы в чехле очень честно лежали:

Я, штатив, И другой микрофон,

И они мне, смеясь рассказали,

Как он рад был, что я заменен.

Что случилось? Почему кричат?

Почем мой тренер завопил?

Просто восемь сорок результат,

Правда за черту я заступил.

Ох, приходится до дна ее испить,

Чашу с ядом вместо кубка я беру.

Стоит только мне черту переступить,

Превращаюсь в человека-кенгуру.

Что случилось? Почему кричат?

Почему соперник завопил?

Просто ровно восемь шестьдесят,

Правда за черту я заступил.

Что же делать мне? Как быть? Кого винить,

Если мне черта совсем не по нутру?

Видно негру мне придется уступить

Этот титул человека-кенгуру.

Что случилось? Почему кричат?

Стадион в единстве завопил.

Восемь девяносто, говорят,

Правда за черту я заступил.

Посоветуйте друзья, ну как мне быть,

Так и есть - негр титул мой забрал.

Если б ту черту да к черту отменить,

Так я б негра и догнал и перегнал.

Что случилось? Почему кричат?

Странно комментатор завопил.

Восемь пять, который раз подряд,

Впрочем за черту я заступил.

Вот это да, вот это да,

Сквозь мрак и вечность решето,

Из зала страшного суда

Явилось то, не знаю что.

Играйте тут, быть может он -

Умерший муж несчастных жен,

Больных детей больной отец,

Шальных вестей шальной гонец.

Вот это да, вот это да,

Явилось то, не знаю что,

Как свет на голову суда,

Упал тайком инкогнито.

Но кто же он, хитрец и лгун,

Или шпион, или колдун.

Каких дворцов он господин,

Каких отцов заблудший сын?

Вот это да, вот это да,

И я спросил, как он рискнул,

Из ниоткуда в никуда

Перешагнул, перешагнул.

Он мне: "Внемли" - И я внимал,

Что он с земли вчера сбежал,

Сказал: "Нырну я в гладь и тишь",

Но в тишину без денег шиш,

Мол, прошмыгну, как мышь, как вошь,

Но в тишину не прошмыгнешь.

Вот это да, вот это да,

Он повидал печальный край,

В аду бардак и лабуда,

И он опять в наш грешный рай.

Итак, откуда он удрал,

Его иуда обыграл,

И в тридцать три, и в сто одно,

Смотри, смотри, он видел дно,

Он видел ад, но сделал он

Свой шаг назад и воскрешен.

Вот это да, вот это да,

Вскричал петух и пробил час.

Смотрите, бог, суперзвезда,

Он среди нас, он среди нас.

Владыка тьмы его отверг,

Но примем мы, он человек,

Душ не губил сей славный муж,

Самоубийство - просто чушь.

Хоть его дешево и в раз,

Не проведешь его и нас,

Вот это да, вот это да.

Я вчера закончил ковку, и два плана залудил

И в загранкомандировку от завода угодил.

Копоть, сажу смыл под душем, съел холодного язя

И инструкцию прослушал, что там можно, что нельзя.

Там у них пока что лучше бытово

Так, чтоб я не отчебучил не того,

Он мне дал прочесть брошюру, как наказ,

Чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас.

Говорил со мной, как с братом, про коварный зарубеж,

Про поездку к демократам в польский город Будапешт:

"Там у них уклад особый, нам так сразу не понять,

Ты уж их, браток, попробуй хоть немного уважать.

Будут с водкою дебаты, отвечай:

Нет, ребята-демократы, только чай.

От подарков их сурово отвернись,

Мол, у самих добра такого завались".

Он сказал: "Живи в комфорте, экономь, но не дури.

Ты гляди, не выкинь фортель - с сухомятки не помри.

В этом чешском Будапеште уж такие времена.

Может скажут: "Пейте, ешьте", ну, а может, ни хрена".

Ох, я в Венгрии на рынок похожу.

На немецких, на румынок погляжу.

Демократки, - уверяли кореша, -

Не берут с советских граждан ни гроша.

"Но буржуазная зараза там всюду ходит по пятам.

Ты опасайся пуще сглаза ты внебрачных связей там.

Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь - они в окно.

Говори, что с этим делом мы покончили давно.

Но могут действовать они не прямиком,

Шасть в купе, и притвориться мужиком.

А сама наложит тола под корсет...

Ты проверяй, какого пола твой сосед"

Тут давай его пытать я:"Опасаюсь, маху дам.

Как проверить? Лезть под платье? -Так схлопочешь по мордам".

Но инструктор парень-дока, деловой. Попробуй, срежь!

И опять пошла морока про коварный зарубеж.

Я популярно объясняю для невежд:

Я к болгарам уезжаю, в Будапешт.

Если темы там возникнут - сразу снять.

Бить не нужно. А не вникнут - разъяснять.

Я по ихнему ни слова ни в дугу и ни в тую.

Молот мне - так я любого в своего перекую.

Но ведь я не агитатор, я потомственный кузнец,

Я к полякам в Улан-Батор не поеду наконец.

Сплю с женой, а мне не спится: "Дусь, а Дусь.

Может я без заграницы обойдусь?

Я ж не ихнего замеса, я сбегу.

Я ж на ихнем ни бельмеса, ни гу-гу".

Дуся дремлет, как ребенок, накрутивши бигуди.

Отвечает мне спросонок: "Знаешь, Коля, не зуди.

Что-то, Коль, больно робок. Я с тобою разведусь.

Двадцать лет живем бок о бок, и все время Дусь, да Дусь.

Обещал, забыл ты, верно, ох хорош!

Что клеенку с Бангладеша привезешь.

Сбереги там пару рупий, не бузи.

Хоть чего, хоть черта в ступе привези".

Я уснул, обняв супругу, Дусю нежную мою.

Снилось мне, что я кольчугу, щит и меч себе кую.

Там у них другие мерки, не поймешь - съедят живьем.

И все снились мне венгерки с бородами и ружьем.

Снились Дусины клеенки цвета беж

И нахальные шпионки в Бангладеш.

Поживу я, воля божья, у румын.

Говорят, они с поволжья, как и мы.

Вот же женские замашки: провожала - стала петь.

Отутюжила рубашки - любо-дорого смотреть.

До свиданья, цех кузнечный, аж до гвоздика родной.

До свиданья, план мой встречный, перевыполненный мной.

Пили мы, мне спирт в аорту проникал.

Я весь путь к аэропорту проикал.

К трапу я, а сзади в спину, будто лай:

"На кого ты нас покинул, Николай!"

Я не люблю фатального исхода.

От жизни никогда не устаю.

Я не люблю любое время года,

Когда веселых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,

В восторженность не верю, и еще,

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину

Или когда прервали разговор.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,

Червей сомненья, почестей иглу,

Или, когда все время против шерсти,

Или, когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,

Уж лучше пусть откажут тормоза!

Досадно мне, коль слово "честь" забыто,

И коль в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья,

Нет жалости во мне и неспроста -

Я не люблю насилье и бессилье,

Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,

Досадно мне, когда невинных бьют,

Я не люблю, когда мне лезут в душу,

Тем более, когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены,

На них мильон меняют по рублю,

Пусть впереди большие перемены,

Я это никогда не полюблю.

Солдат всегда здоров,

Солдат на все готов,-

И пыль, как из ковров,

Мы выбиваем из дорог.

И не остановиться,

И не сменить ноги,-

Сияют наши лица,

Сверкают сапоги!

По выжженной равнине -

За метром метр -

Идут по Украине

Солдаты группы "Центр".

На "первый-второй" рассчитайсь!

Первый-второй...

Первый, шаг вперед! - и в рай.

Первый-второй...

А каждый второй - тоже герой,-

В рай попадет вслед за тобой.

Первый-второй,

Первый-второй,

Первый-второй...

А перед нами все цветет,

За нами все горит.

Не надо думать - с нами тот,

Кто все за нас решит.

Веселые - не хмурые -

Вернемся по домам,-

Невесты белокурые

Наградой будут нам!

Все впереди, а ныне -

За метром метр -

Идут по Украине

Солдаты группы "Центр".

На "первый-второй" рассчитайсь!

Первый-второй...

Первый, шаг вперед! - и в рай.

Первый-второй...

А каждый второй - тоже герой,-

В рай попадет вслед за тобой.

Первый-второй,

Первый-второй,

Первый-второй...

Себя от надоевшей славы спрятав,

В одном из их соединенных штатов,

В глуши и дебрях чуждых нам систем,

Жил-был, известный больше, чем Иуда,

Живое порожденье Голливуда,

Артист Джеймс Бонд, шпион, агент-07

Был этот самый парень

Звезда - ни дать ни взять,

Настолько популярен,

Что страшно рассказать.

Да шуточное ль дело?

Почти что полубог

Известный всем Марчелло

В сравненьи с ним - щенок!

Он на своей, на загородной вилле

Скрывался, чтоб его не подловили

И умирал от скуки и тоски.

А то, бывало, встретят у квартиры,

Набросятся и рвут на сувениры

Последние штаны и пиджаки.

Вот так и жил, как в клетке,

Ну, а в кино потел.

Различные разведки

Дурачил, как хотел.

То ходит в чьей-то шкуре,

То в пепельнице спит,

А то на абажуре

Кого-то соблазнит.

И вот, артиста этого, Джеймс Бонда,

Товарищи из гос- и фильмофонда

В совместную картину к нам зовут.

Чтоб граждане его не узнавали,

Он к нам решил приехать в одеяле,

Мол, все равно на клочья разорвут.

Вы, посудите сами:

На проводах в USА

Все хиппи с волосами

Побрили волоса,

С него сорвали свитер

Отгрызли вмиг часы,

И растощали плиты

Со взлетной полосы.

И вот в Москве нисходит он по трапу,

Дает доллар носильщику на лапу

И прикрывает личность на ходу.

Вдруг кто-то шасть на газике к агенту,

Он киноленту вместо документа,

Что мол свои, мол, "How do you do".

Огромная колонна

Стоит сама в себе,

Но встречают чемпиона

По стендовой стрельбе.

Попал во все, что было

Он выстрелом с руки.

По нем ну все с ума сходило

И даже мужики.

Довольный, что его не узнавали,

Он одеяло снял в Национале.

Но, несмотря на личность и акцент,

Его там обозвали оборванцем,

Который притворился иностранцем

И заявил, что, дескать, он агент.

Швейцар его за ворот...

Тут решил открыться он.

-07 я. - Вам межгород?

Так надо взять талон.

Во рту скопилась пена

И горькая слюна,

И в позе супермена

Он уселся у окна.

Но вот киношестерки прибежали

И недоразумение замяли,

И разменяли фунты на рубли...

Уборщица кричала:"Вот же пройда.

Подумаешь, агентишко какой-то.

У нас в девятом принц из Сомали".

Памяти погибшего альпиниста М.Харгиани

Ты идешь по кромке ледника,

Взгляд не отрывая от вершины.

Горы спят, вдыхая облака,

Выдыхая снежные лавины.

Но они с тебя не сводят глаз,

Будто бы тебе покой обещан,

Предостерегая всякий раз

Камнепадом и оскалом трещин

Горы знают, к ним пришла беда,

Дымом затянуло перевалы.

Ты не отличал еще тогда

От разрывов горные обвалы.

Если ты о помощи просил,

Громким эхом отзывались скалы,

Ветер по ущельям разносил

Эхо гор, как радиосигналы.

И когда шел бой за перевал,

Чтобы не был ты врагом замечен,

Каждый камень грудью прикрывал,

Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в гору не пойдет.

Ты пошел, ты не поверил слухам.

И мягчал гранит, и таял лед,

И туман у ног стелился пухом.

Если в вечный снег навеки ты

Ляжешь, над тобою, как над близким,

Наклонятся горные хребты

Самым прочным в мире обелиском.

Лежу на сгибе бытия,

На полдороге к бездне, -

И вся история моя -

История болезни.

1970

Едешь ли в поезде, в автомобиле,

Или гуляешь, хлебнувши винца,-

При современном машинном обилье

Трудно по жизни пройти до конца.

Вот вам авария: в Замоскворечье

Трое везли хоронить одного,-

Все, и шофер, получили увечья,

Только который в гробу - ничего.

Бабы по найму рыдали сквозь зубы,

Дьякон - и тот верхней ноты не брал,

Громко фальшивили медные трубы,-

Только который в гробу - не соврал.

Бывший начальник - и тайный разбойник -

В лоб лобызал и брезгливо плевал,

Все приложились,- а скромный покойник

Так никого и не поцеловал.

Но грянул гром - ничего не попишешь,

Силам природы на речи плевать,-

Все побежали под плиты и крыши,-

Только покойник не стал убегать.

Что ему дождь - от него не убудет,-

Вот у живущих - закалка не та.

Ну, а покойники, бывшие люди,-

Смелые люди и нам не чета.

Как ни спеши, тебя опережает

Клейкий ярлык, как отметка на лбу,-

А ничего тебе не угрожает,

Только когда ты в дубовом гробу.

Можно в отдельный, а можно и в общий -

Мертвых квартирный вопрос не берет,-

Вот молодец этот самый - усопший -

Вовсе не требует лишних хлопот.

В царстве теней - в этом обществе строгом -

Нет ни опасностей, нет ни тревог,-

Ну, а у нас - все мы ходим под богом,

Только которым в гробу - ничего.

Слышу кругом: "Он покойников славит!"

Да, нет, я в обиде на нашу судьбу:

Всех нас когда-нибудь кто-то задавит,-

За исключением тех, кто в гробу.

1974

Во хмелю слегка,

Лесом правил я.

Не устал пока,-

Пел за здравие.

А умел я петь

Песни вздорные:

"Как любил я вас,

Очи черные..."

То плелись, то неслись, то трусили рысцой.

И болотную слизь конь швырял мне в лицо.

Только я проглочу вместе с грязью слюну,

Штоф у горла скручу - и опять затяну:

"Очи черные!

Как любил я вас..."

Но - прикончил я

То, что впрок припас.

Головой тряхнул,

Чтоб слетела блажь,

И вокруг взглянул -

И присвистнул аж:

Лес стеной впереди - не пускает стена,-

Кони прядут ушами, назад подают.

Где просвет, где прогал - не видать ни рожна!

Колют иглы меня, до костей достают.

Коренной ты мой,

Выручай же, брат!

Ты куда, родной,-

Почему назад?!

Дождь - как яд с ветвей -

Недобром пропах.

Пристяжной моей

Волк нырнул под пах.

Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!

Ведь погибель пришла, а бежать - не суметь,-

Из колоды моей утащили туза,

Да такого туза, без которого - смерть!

Я ору волкам:

"Побери вас прах!..." -

А коней пока

Подгоняет страх.

Шевелю кнутом -

Бью крученые

И ору притом:

"Очи черные!.."

Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс -

Бубенцы плясовую играют с дуги.

Ах, вы кони мои, погублю же я вас,-

Выносите, друзья, выносите, враги!

...От погони той

Даже хмель иссяк.

Мы на кряж крутой -

На одних осях,

В хлопьях пены мы -

Струи в кряж лились,-

Отдышались, отхрипели

Да откашлялись.

Я лошадкам забитым, что не подвели,

Поклонился в копыта, до самой земли,

Сбросил с воза манатки, повел в поводу...

Спаси бог вас, лошадки, что целым иду!

...Сколько кануло, сколько схлынуло!

Жизнь кидала меня - не докинула.

Может, спел про вас неумело я,

Очи черные, скатерть белая?!

1974

Что за дом притих,

Погружен во мрак,

На семи лихих

Продувных ветрах,

Всеми окнами

Обратясь в овраг,

А воротами -

На проезжий тракт?

Ой, устал я, устал,- а лошадок распряг.

Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!

Никого,- только тень промелькнула в сенях,

Да стервятник спустился и сузил круги.

В дом заходишь как

Все равно в кабак,

А народишко -

Каждый третий - враг.

Своротят скулу,

Гость непрошеный!

Образа в углу -

И те перекошены.

И затеялся смутный, чудной разговор,

Кто-то песню стонал и гитару терзал,

И припадочный малый - придурок и вор -

Мне тайком из-под скатерти нож показал.

"Кто ответит мне -

Что за дом такой,

Почему во тьме,

Как барак чумной?

Свет лампад погас,

Воздух вылился...

Али жить у вас

Разучилися?

Двери настежь у вас, а душа взаперти.

Кто хозяином здесь?- напоил бы вином".

А в ответ мне: "Видать, был ты долго в пути -

И людей позабыл,- мы всегда так живем!

Траву кушаем,

Век - на щавеле,

Скисли душами,

Опрыщавели,

Да еще вином

Много тешились,-

Разоряли дом,

Дрались, вешались".

"Я коней заморил,- от волков ускакал.

Укажите мне край, где светло от лампад.

Укажите мне место, какое искал,-

Где поют, а не стонут, где пол не покат".

"О таких домах

Не слыхали мы,

Долго жить впотьмах

Привыкали мы.

Испокону мы -

В зле да шепоте,

Под иконами

В черной копоти".

И из смрада, где косо висят образа,

Я, башку очертя гнал, забросивши кнут,

Куда кони несли да глядели глаза,

И где люди живут, и - как люди живут.

...Сколько кануло, сколько схлынуло!

Жизнь кидала меня - не докинула.

Может, спел про вас неумело я,

Очи черные, скатерть белая?!

Ой, где был я вчера - не найду, хоть убей.

Только помню, что стены с обоями,

Помню, Клавка была и подруга при ней,

Целовался на кухне с обоими.

А наутро я встал -

Мне давай сообщать,

Что хозяйку ругал,

Всех хотел застращать,

Что я голым скакал,

Что я песни орал,

А отец, говорил,

У меня генерал.

А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,

Говорил, будто все меня продали.

И гостям, говорят, не давал продохнуть,

Донимал их блатными аккордами.

А потом кончил пить,

Потому что устал,

Начал об пол крушить

Благородный хрусталь,

Лил на стены вино,

А кофейный сервиз,

Растворивши окно,

Просто выбросил вниз.

И никто мне не мог даже слова сказать.

Но потом потихоньку оправились,

Навалились гурьбой, стали руки вязать,

А потом уже все позабавились.

Кто плевал мне в лицо,

А кто водку лил в рот.

А какой-то танцор

Бил ногами в живот.

Молодая вдова,

Верность мужу храня,

Ведь живем однова

Пожалела меня.

И бледнел я на кухне с разбитым лицом

Сделал вид, что пошел на попятную,

Развяжите, кричал, да и дело с концом,

Развязали, но вилки попрятали.

Тут вообще началось,

Не опишешь в словах.

И откуда взялось

Столько силы в руках?

Я, как раненный зверь,

Напоследок чудил,

Выбил окна и дверь,

И балкон уронил...

Ой, где был я вчера - не найду днем с огнем,

Только помню, что стены с обоями...

И осталось лицо, и побои на нем..

Ну куда теперь выйти с побоями?

Если правда оно,

Ну, хотя бы на треть,

Остается одно:

Только лечь, помереть.

Хорошо, что вдова

Все смогла пережить,

Пожалела меня

И взяла к себе жить.

Я самый непьющий из всех мужиков,

Во мне есть моральная сила,

И наша семья большинством голосов

Снабдив меня списком на восемь листов,

В столицу меня снарядила,

Чтоб я привез снохе с ейным мужем по дохе,

Чтобы брату с бабой кофе растворимый,

Двум невесткам - по ковру, зятю - черную икру,

Тестю - что-нибудь армянского розлива.

Я ранен, контужен, я малость боюсь

Забыть, что, кому по порядку,

Я список вещей заучил наизусть,

А деньги зашил за подкладку.

Ну, значит, брату две дохи,

Сестрин муж - ему духи,

Тесть сказал: давай бери, что попадется!

Двум невесткам - по ковру,

Зятю - заячью икру,

Куму - водки литра два, пущай зальется!

Я тыкался в спины, блуждал по ногам,

Шел грудью к плащам и рубахам,

Чтоб список вещей не достался врагам,

Его проглотил я без страха.

Но помню: шубу просит брат,

Куму с бабой - все подряд,

Тесть сказал бери что попадется,

Двум невесткам - по ковру,

Зятю - белечью нору,

А сестре - плевать чего, но чтоб красиво..

Ну, что ж мне, пустым возвращаться назад?

Но вот я набрел на товары.

- Какая валюта у вас? - Говорят.

- Не бойсь, - говорю, - не доллары!

Так что, отвали мне ты махры,

Зять подохнет без икры,

Тестю, мол, даешь духи для опохмелки!

Двум невесткам - все равно,

Мужу сестрину - вино,

Ну, а мне, пожалуй, вот это желтое в тарелке.

Не помню про фунты, про стерлинги слов,

Сраженный ужасной догадкой.

Зачем я тогда проливал свою кровь,

Зачем ел тот список на восемь листов,

Зачем мне рубли за подкладкой?

Ну где же все же взять доху,

Зятю - кофе на меху,

Тестю - хрен, а кум и пивом обойдется,

Как И где же взять коня в пуху,

Растворимую сноху,

Ну, а брат и самогоном перебьется.

Час зачатья я помню неточно,

Значит память моя однобока,

Но зачат я был ночью порочно

И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе,

Девять месяцев - это не лет.

Первый срок отбывал я в утробе:

Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам святители, что плюнули,да дунули,

Что вдруг мои родители зачать меня задумали,

В те времена укромные,теперь почти былинные,

Когда срока огромные брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,

А вот живет же братия - моя честна компания.

Ходу, думушки резвые, ходу,

Слово, строченьки,милые, слово!

Получил я впервые свободу

По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил

Отыгрался бы на подлеце,

Но родился и жил я и выжил,

Дом на Первой Мещанской в конце.

Там за стеной,за стеночкою,за перегородочкой

Соседушка с соседушкою баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так: система коридорная,

На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,не грела телогреечка,

Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.

Не боялась сирены соседка

И привыкла к ней мать,понемногу.

И плевал я, здоровый трехлетка

На воздушную эту тревогу.

Да не все то, что сверху от бога -

И народ зажигалки тушил.

И, как малая фронту подмога

Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три лучя на чердаке рассеяно

На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.

Она ему: Как сыновья? - Да без вести пропавшие!

Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.

Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.-

Мои - без вести павшие, твои - безвинно севшие.

Я ушел от пеленок и сосок,

Поживал не забыт,не заброшен.

И дразнили меня недоносок,

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я,

- Пленных гонят,- чего ж мы дрожим?

Возвращались отцы наши, братья

По домам,по своим, да чужим.

У тети Зины кофточка с драконами, да змеями -

То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония, трофейная Германия:

Пришла страна Лимония - сплошная чемодания.

Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,

А из эвакуации толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,

Похмелились, потом протрезвели.

И отплакали те, кто дождались,

Недождавшиеся отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,

Мы спросили:- зачем? - Он в ответ,

Мол, коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выводят на свет.

Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:

Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.

Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене-откажется

Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.

Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,

На жизнь засматривались мы вполне самостоятельно.

Было время и были подвалы,

Было дело и цены снижали.

И текли, куда надо каналы

И в конце, куда надо, впадали.

Дети бывших старшин, да майоров

До бедовых широт поднялись,

Потому что из всех коридоров

Вниз сподручнее им было чем ввысь.

Есть телевизор, подайте трибуну,

Так проору - разнесется на мили.

Он не окно, я в окно и не плюну,

Мне будто дверь в целый мир прорубили.

Все на дому, самый полный обзор:

Отдых в крыму, ураган и кобзон,

Фильм, часть седьмая, тут можно поесть,

Потому что я не видал предыдущие шесть.

Врубаю первую, а там ныряют.

Но это - так себе, а с двадцати -

" А ну-ка девушки" - Что вытворяют...

И все в передничках. С ума сойти!

Есть телевизор. Мне дом не квартира.

Я всею скорбью скорблю мировою.

Грудью дышу я всем воздухом мира.

Никсона вижу с его госпожою.

Вот тебе раз: иностранный глава

Прямо глаз в глаз, к голове голова.

Чуть пододвинул ногой табурет -

И оказался с главой тет а тет.

Потом ударники в хлебопекарне

Дают про выпечку до двадцати

И вот любимые "А ну-ка парни"

Стреляют, прыгают, с ума сойти!

Если не смотришь - ну, пусть не болван ты

Но уж по крайности богом убитый:

Ты же не знаешь, что ищут таланты,

Ты же не ведаешь, кто даровитый.

Но как убедить мне упрямую Настю?

Настя желает в кино, как суббота.

Настя твердит, что проникся я страстью

К глупому ящику для идиота.

Ну да, я проникся. В квартиру зайду -

Глядь - дома и Никсон и Жорж Помпиду.

Вот хорошо, я бутылочку взял.

Жорж - посошок, Ричард, правда не стал.

Ну а действительность, еще шикарнее

Врубил четвертую - и на балкон:

А ну-ка девушки, а ну-ка парням.

Вручают премии в ООН.

Ну, а потом, на Канатчиковой даче,

Где, к сожаленью, навязчивый сервис,

Я и в бреду все смотрел передачи,

Все заступался за Анджелу Дэвис....

Слышу: "Не плачь, все в порядке в тайге",

"Выигран матч СССР - ФРГ",

"Сто негодяев захвачены в плен",

И "Магомаев поет в КВН".

Ну, а действительность еще шикарней:

Тут у нас два телевизора, крути - верти.

Там - "А ну-ка девушки", Тут - "А ну-ка парни".

За них не боязно с ума сойти.

А у дельфина

Взрезано брюхо винтом !

Выстрела в спину

Не ожидает никто.

На батарее

Нету снарядов уже.

Надо быстрее

На вираже !

Парус ! Порвали, парус !

Каюсь ! Каюсь ! Каюсь !

Даже в дозоре

Можешь не встретить врага.

Это не горе -

Если болит нога.

Петли дверные

Многим скрипят, многим поют :

Кто вы такие ?

Вас здесь не ждут !

Парус ! Порвали, парус !

Каюсь ! Каюсь ! Каюсь !

Многие лета -

Тем, кто поет во сне !

Все части света

Могут лежать на дне,

Все континенты

Могут гореть в огне, -

Только всё это -

Не по мне !

Парус ! Порвали, парус !

Каюсь ! Каюсь ! Каюсь !

Он был хирургом - даже нейро,

Хотя и путал мили с ГА.

На съезде в Рио-де-Жанейро

Пред ним все были мелюзга.

1967

В который раз лечу Москва-Одесса -

Опять не выпускают самолет.

А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,

Надежная, как весь гражданский флот.

Над Мурманском - ни туч, ни облаков,

И хоть сейчас лети до Ашхабада.

Открыты Киев, Харьков, Кишинев,

И Львов открыт, но мне туда не надо.

Сказали мне: - Сегодня не надейся,

Не стоит уповать на небеса.

И вот опять дают задержку рейса на Одессу -

Теперь обледенела полоса.

А в Ленинграде с крыши потекло,

И что мне не лететь до Ленинграда?

В Тбилиси - там все ясно и тепло,

Там чай растет, но мне туда не надо.

Я слышу - ростовчане вылетают!

А мне в Одессу надо позарез,

Но надо мне туда, куда три дня не принимают

И потому откладывают рейс.

Мне надо, где сугробы намело,

Где завтра ожидают снегопада.

А где-нибудь все ясно и светло,

Там хорошо, но мне туда не надо!

Отсюда не пускают, а туда не принимают,

Несправедливо, муторно, но вот -

Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,

Похожая на весь гражданский флот.

Открыли самый дальний закуток,

В который не заманят и награды.

Открыт закрытый порт Владивосток,

Париж открыт, но мне туда не надо.

Взлетим мы - распогодится. Теперь запреты снимут.

Напрягся лайнер, слышен визг турбин.

Я я уже не верю ни во что - меня не примут,

У них найдется множество причин.

Мне надо, где метели и туман,

Где завтра ожидают снегопада.

Открылы Лондон, Дели, Магадан,

Открыли все, но мне туда не надо!

Я прав - хоть плачь, хоть смейся, но опять задержка рейса,-

И нас обратно к прошлому ведет

Вся стройная, как ТУ, та стюардесса - мисс Одесса,

Доступная, как весь гражданский флот.

Опять дают задержку до восьми,

И граждане покорно засыпают.

Мне это надоело, черт возьми,

И я лечу туда, где принимают!

Я бегу, бегу, бегу, бегу, бегу...

Я бегу, топчу, скользя по гаревой дорожке.

Мне есть нельзя, мне пить нельзя, мне спать нельзя ни крошки.

Я сейчас гулять хочу у Гурьева Тимошки,

Ну, а я бегу, топчу по гаревой дорожке.

А гвинеец Сэм Брук обошел меня на круг.

А вчера все вокруг говорили: -Сэм - друг

Сэм - наш гвинейский друг.

Гвоздь программы - марафон, а градусов - все тридцать.

Но к жаре привыкший он, вот он и мастерится.

Посмотрел бы на него, когда бы минус тридцать.

Ну, а теперь, конечно, достань его. - Осталось что, да просто материться.

Тоже мне, хороший друг.- Обошел меня на круг.

А вчера все вокруг говорили: - Сэм - друг,

Сэм - наш гвинейский друг.

Друг-гвинеец так и прет, все больше отставание,

Но я надеюсь, что придет второе мне дыхание.

Третье за ним ищу, четвертое дыханье.

Ну, я на пятом сокращу с гвинейцем расстоянье.

Не, ну, тоже мне, хороший друг.- Обошел на третий круг.

Нужен мне такой друг, как его, даже забыл, - Сэм Брук

Сэм - наш гвинейский Брук.

1972

В сон мне - желтые огни,

И хриплю во сне я :

"Повремени, повремени -

Утро мудренее !"

Но и утром всё не так,

Нет того веселья :

Или куришь натощак,

Или пьешь с похмелья.

Да, э-э-эх раз, да еще раз

Да еще много, много, много, много раз,

Да еще раз или пьёшь с похмелья.

В кабаках - зеленый штоф,

И белые салфетки, -

Рай для нищих и шутов,

Мне ж - как птице в клетке.

В церкви - смрад и полумрак,

Дьяки курят ладан...

Нет, и в церкви всё не так,

Всё не так, как надо !

Да, э-э-эх раз, да еще раз

Да еще много, много, много, много раз,

Эх, да еще раз всё не так, как надо !

Я - на гору впопыхах,

Чтоб чего не вышло, -

А на горе стоит ольха,

А под горою - вишня.

Хоть бы склон увить плющом -

Мне б и то отрада,

Эх, хоть бы что-нибудь еще...

Всё не так, как надо !

Э-э-эх раз, да еще раз

Да еще много, много, много, много раз,

Эх, да еще раз всё не так, как надо !

Я - по полю вдоль реки :

Света - тьма, нет Бога !

А в чистом поле - васильки,

Дальняя дорога.

Вдоль дороги - лес густой

С бабами-ягами,

А в конце дороги той -

Плаха с топорами.

Где-то кони пляшут в такт,

Нехотя и плавно.

Вдоль дороги всё не так,

А в конце - подавно.

И ни церковь, ни кабак -

Ничего не свято !

Нет, ребята, всё не так !

Всё не так, ребята...

Э-э-эх раз, да еще раз

Да еще много, много, много, много раз,

Эх, да еще раз всё не так, ребята...

Кто-то плод захотел, что неспел, неспел.

Потрусили за ствол - он упал, упал.

Вот вам песня о том, кто не спел, не спел

И что голос имел - не узнал, не узнал.

Может, быть с судьбой нелады, нелады

И со случаем плохи дела, дела,

А тугая струна на лады, на лады

С незаметным изъяном легла.

Он начал робко с ноты "до",

Но не допел ее, не до...

Не дозвучал его аккорд

И никого не вдохновил.

Собака лаяла, а кот

Мышей ловил.

Смешно, не правда ли, смешно?..

Что он шутил - не дошутил,

Не дораспробовал вино,

И даже не допригубил.

Он пока лишь затеивал спор, спор

Неуверенно и не спеша, не спеша.

Словно капельки пота из пор, из пор,

Из-под кожи сочилась душа, душа.

Только начал дуэль на ковре, на ковре,

Еле-еле, едва приступил.

Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,

И судья еще счет не открыл.

Он знать хотел все от и до,

Но не добрался он, не до...

Ни до догадки, ни до дна,

Не докопался до глубин

И ту, которая одна,

Не долюбил, не долюбил.

Смешно, не правда ли, смешно?

Что он спешил - не доспешил.

Осталось недорешено

Все то, что он не дорешил.

Ни единою буквой не лгу, не лгу.

Он был чистого слога слуга, слуга,

И писал ей стихи на снегу, на снегу...

К сожалению, тают снега.

Но тогда еще был снегопад, снегопад

И свобода творить на снегу,

И большие снежинки, и град, и град

Он губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландо

Он не доехал и не до...

Не добежал бегун - беглец,

Не долетел, не доскакал.

А звездный знак его - Телец

Холодный Млечный путь лакал.

Смешно, не правда ли, смешно,

Когда секунд недостает,

Недостающее звено,

И недолет, и недолет.

Смешно, не правда ли? Ну вот,

И вам смешно, и даже мне...

Конь на скаку и птица влет -

По чьей вине, по чьей вине, по чьей вине?..

из к/ф "Сказ о том, как царь Петр арапа женил"

Как во смутной волости,

Лютой, злой губернии

Выпадали молодцу

Все шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул,

Полные пригоршни.

Ну, а горя, что хлебнул,

Не бывает горше.

Пей отраву, хоть залейся,

Благо денег не берут.

Сколь веревочка ни вейся,

Все равно совьешься в кнут!

Все равно совьешься в кнут!

Гонит неудачников по миру с котомкою.

Жизнь течет меж пальчиков

Паутинкой тонкою,

А которых повело, повлекло

По лихой дороге,

Тех ветрами сволокло

Прямиком в остроги.

Тут на милость не надейся -

Стиснуть зубы, да терпеть.

Сколь веревочка ни вейся,

Все равно совьешься в плеть!

Все равно совьешься в плеть.

Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю,

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою!

А повешенным сам дьявол-сатана

Голы пятки лижет.

Эх, досада, мать честна,

Ни пожить, ни выжить!

Ты не вой, не плачь, а смейся.

Слез-то нынче не простят.

Сколь веревочка ни вейся,

Все равно укоротят!

Все равно укоротят.

Ночью думы муторней.

Плотники не мешкают.

Не успеть к заутренней -

Больно рано вешают.

Ты об этом не жалей, не жалей:

Что тебе отсрочка!

На веревочке твоей

Нет ни узелочка.

Лучше ляг да обогрейся:

Я, мол, казни не просплю.

Сколь веревочка ни вейся,

А совьешься ты в петлю!

А совьешься ты в петлю.

1968

Рвусь из сил и из всех сухожилий,

Но сегодня - опять, как вчера,-

Обложили меня, обложили,

Гонят весело на номера.

Из-за елей хлопочут двустволки -

Там охотники прячутся в тень.

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников - матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука!

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали - "Нельзя за флажки!"

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников - матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры.

Почему же - вожак, дай ответ -

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем через запрет?

Волк не должен, не может иначе!

Вот кончается время мое.

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся и поднял ружье.

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников - матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел

За флажки - жажда жизни сильней!

Только сзади я радостно слышал

Удивленные крики людей.

Рвусь из сил, из всех сухожилий,

Но сегодня - не так, как вчера!

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников - матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Уходим под воду.

В нейтральной воде

Мы можем по году

Плевать на погоду,

А если накроют -

Локаторы взвоют

О нашей беде:

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

И рвутся аорты,

Но наверх - не сметь!

Там слева по борту,

Там справа по борту,

Там прямо по ходу

Мешает проходу

Рогатая смерть!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

Всплывем на рассвете -

Приказ есть приказ.

Погибнуть в отсвете -

Уж лучше при свете.

Наш путь не отмечен.

Нам нечем... Нам нечем...

Но помните нас!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

Вот вышли наверх мы,

Но выхода нет!

Ход полный на верфи,

Натянуты нервы.

Конец всем печалям,

Концам и началам,

Мы рвемся к причалам

Заместо торпед!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

из спектакля "Последний парад"

Корабли постоят и ложатся на курс,

Но они возвращаются сквозь непогоды.

Не пройдет и полгода - и я появлюсь,

Чтобы снова уйти,

Чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все, кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин.

Возвращаются все, - кроме тех, кто нужней.

Я не верю судьбе,

Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.

Но мне хочется думать, что это не так, -

Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.

Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и в делах.

Я, конечно, спою,

Я, конечно, спою, - не пройдет и полгода.

Игорю Кохановскому

Мой друг уехал в Магадан.

Снимите шляпу, снимите шляпу!

Уехал сам, уехал сам,

Не по этапу, не по этапу.

Не то чтоб другу не везло,

Не чтоб кому-нибудь назло,

Не для молвы, что, мол, чудак,

А просто так, а просто так.

Быть может кто-то скажет: - Зря!

Как так - решиться всего лишиться?

Ведь там сплошные лагеря,

А в них убийцы, а в них убийцы!

Ответит он: - Не верь молве.

Их там не больше, чем в Москве.-

Потом уложит чемодан -

И в Магадан, и в Магадан.

Не то чтоб мне не по годам,-

Я б прыгнул ночью из электрички,-

Но я не еду в Магадан,

Забыв привычки, закрыв кавычки.

Я буду петь под струнный звон

Про то, что будет видеть он,

Про то, что в жизни не видал,-

Про Магадан, про Магадан.

Мой друг поехал сам собой,

С него довольно, с него довольно.

Его не будет бить конвой,

Он - добровольно, он - добровольно.

А мне удел от бога дан...

А, может, тоже в Магадан

Уехать с другом заодно

И лечь на дно, и лечь на дно.

На Шереметьево, в ноябре, третьего

Метеоусловие не те.

Я стою встревоженный, бледный, но ухоженный,

На досмотр таможенный в хвосте.

Стоял спокойно, чтоб не нарываться,

Ведь я спиртного лишку загрузил.

А впереди шмонали уругвайца,

Который контрабанду провозил.

Крест на груди, в густой шерсти,

Толпа как хором ахнет:

"За ноги надо потрясти,

Глядишь, чего и звякнет".

И точно, ниже живота,

Смешно, да не до смеха,

Висели два литых креста

Пятнадцатого века.

Ох, как он сетовал: "Где закон? Нету, мол.

Я могу, мол, опоздать на рейс.

Но Христа распятого в половине пятого

Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы все-таки мудреем год от года,

Распятья нам самим теперь нужны,

Они богатство нашего народа,

Хотя, конечно, пережиток старины.

А раньше мы во все края,

И надо, и не надо,

Дарили лики, жития,

В окладе, без оклада.

Из пыльных ящиков косясь,

Безропотно, устало,

Искусство древнее от нас

Бывало и сплывало.

Доктор зуб высверлил, хоть слезу мистер лил,

Но таможенник вынул из дупла,

Чуть поддев лопатою, мраморную статую,

Целенькую, только без весла.

Ощупали заморского барыгу,

Который подозрительно притих,

И сразу же нашли в кармане фигу,

А в фиге вместо косточки - триптих.

Зачем вам складень, пассажир?

Купили бы за трешку

В "Березке" русский сувенир,

Гармонь или матрешку.

"Мир-дружба, прекратить огонь, -

Попер он как на кассу,-

Козе - баян, попу - гармонь,

Икону - папуасу".

Тяжело с истыми контрабандистами,

Этот, что статуи был лишен,

Малый с подковыркою, цикнул зубом с дыркою,

Сплюнул и уехал в Вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стало,

Таможня ищет ценный капитал,

Чтоб золотинки с ним бы не упало,

Чтобы гвоздок с распятья не пропал.

Толкают кто иконостас,

Кто - крестик, кто - иконку,

Так веру в Господа от нас

Увозят потихоньку.

И на поездки в далеко,

Навек, бесповоротно,

Угодники идут легко,

Пророки - неохотно.

Я вышел ростом и лицом -

Спасибо матери с отцом,-

С людьми в ладу - не понукал, не помыкал,

Спины не гнул - прямым ходил,

Я в ус не дул, и жил как жил,

И голове своей руками помогал...

Бродяжил и пришел домой

Уже с годами за спиной,-

Висят года на мне - ни бросить, ни продать.

Но на начальника попал,

Который бойко вербовал,-

И за Урал машины стал перегонять.

Дорога, а в дороге - МАЗ,

Который по уши увяз,

В кабине - тьма, напарник третий час молчит,-

Хоть бы кричал, аж зло берет -

Назад пятьсот, пятьсот вперед,

А он - зубами "Танец с саблями" стучит!

Мы оба знали про маршрут,

Что этот МАЗ на стройках ждут,-

А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь!

Ну надо ж так - под Новый год -

Назад пятьсот, пятьсот вперед,-

Сигналим зря - пурга, и некому помочь!

"Глуши мотор,- он говорит,-

Пусть этот МАЗ огнем горит!"

Мол, видишь сам - тут больше нечего ловить.

Мол, видишь сам - кругом пятьсот,

А к ночи точно - занесет,-

Так заровняет, что не надо хоронить!..

Я отвечаю: "Не канючь!"

А он - за гаечный за ключ,

И волком смотрит (Он вообще бывает крут),-

А что ему - кругом пятьсот,

И кто кого переживет,

Тот и докажет, кто был прав, когда припрут!

Он был мне больше, чем родня -

Он ел с ладони у меня,-

А тут глядит в глаза - и холодно спине.

А что ему - кругом пятьсот,

И кто там после разберет,

Что он забыл, кто я ему и кто он мне!

И он ушел куда-то вбок.

Я отпустил, а сам - прилег,-

Мне снился сон про наш "веселый" наворот:

Что будто вновь кругом пятьсот,

Ищу я выход из ворот,-

Но нет его, есть только вход, и то - не тот.

...Конец простой: пришел тягач,

И там был трос, и там был врач,

И МАЗ попал куда положено ему,-

И он пришел - трясется весь...

А там - опять далекий рейс,-

Я зла не помню - я опять его возьму!

Выходи, я тебе посвящу серенаду!

Кто тебе серенаду еще посвистит?

Сутки кряду могу - до упаду,-

Если муза меня посетит.

Я пока еще только шутю и шалю -

Я пока на себя не похож:

Я обиду терплю, но когда я вспылю -

Я дворец подпилю, подпалю, развалю,-

Если ты на балкон не придешь!

Эй-ей-ей, трали-вали!

Кабы красна девица жила в полуподвале,

Я бы тогда на корточки

Приседал у форточки,-

Мы бы до утра проворковали!

1974

Я - Баба-Яга,

Вот и вся недолга,

Я езжу в немазанной ступе.

Я к русскому духу не очень строга:

Люблю его... сваренным в супе.

Ох, надоело по лесу гонять,

Зелье я переварила...

Нет, что-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила!

- Добрый день! Добрый тень!

Я - дак Оборотень!

Неловко вчерась обернулся:

Хотел превратиться в дырявый плетень,

Да вот посередке запнулся.

И кто я теперь - самому не понять,-

Эк меня, братцы, скривило!..

Нет, что-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила!

- Я - старый больной

Озорной Водяной,

Но мне надоела квартира:

Лежу под корягой, простуженный, злой,

Ведь омуте - мокро и сыро.

Вижу намедни - утопленник. Хвать!

А он меня - пяткой по рылу!..

Нет, перестали совсем уважать

Нашу нечистую силу!

- Такие дела: Лешачиха со зла,

Лишив меня лешешевелюры,

Вчера из дупла на мороз прогнала -

У ней с Водяным шуры-муры.

Со свету стали совсем изживать -

Прост-таки гонят в могилу...

Нет, перестали совсем уважать

Нашу нечистую силу!

(Мелодия первого куплета)

Один чудак из партии геологов

Сказал мне, вылив грязь из сапога:

"Послал Господь на головы нам олухов!

Откуда нефть, когда кругом тайга?!

И деньги - в прорву!.. Лучше бы на тыщи те

Построить детский сад не берегу!

Вы ничего в Тюмени не отыщите,

В болото вы вгоняете деньгу!"

И шлю депеши в центр из Тюмени я:

"Дела идут, все боле-менее!

Мол, роем землю, но пока у многих мнение,

Что меньше "более" у вас, а больше "менее".

А мой рюкзак

Пустой на треть,

А с нефтью как?

- Да будет нефть!

Из к/ф "Единственная дорога"

В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, помеха,

На кручах таких, на какие никто не проник, никто не проник,

Жило-поживало весёлое горное, горное эхо,

Оно отзывалось на крик - человеческий крик.

Когда одиночиство комом подкатит под горло, под горло

И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет, упадет,

Крик этот о помощи эхо подхватит, подхватит проворно,

Усилит - и бережно в руки своих донесёт.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, и зелья,

Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, и храп,

Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье -

И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха, потеха,

И эхо топтали - но звука никто не слыхал, не слыхал.

К утру расстреляли притихшее горное, горное эхо -

И брызнули слезы, как камни, из раненых скал...

1968

Вдох глубокий, руки шире,

Не спешите - три-четыре ! -

Бодрость духа, грация и пластика !

Общеукрепляющая,

Утром отрезвляющая,

Если жив пока еще, -

гимнастика !

Если вы в своей квартире, -

Лягте на пол - три-четыре ! -

Выполняйте правильно движения !

Прочь влияния извне -

Привыкайте к новизне, -

Вдох глубокий до изне-

можения !

Очень вырос в целом мире

Гриппа вирус - три-четыре ! -

Ширится, растет заболевание.

Если хилый - сразу гроб !

Сохранить здоровье чтоб -

Применяйте, люди, об-

тирание !

Если вы уже устали -

Сели-встали, сели-встали, -

Не страшны вам Арктика с Антарктикой !

Главный академик Иоффе

Доказал : коньяк и кофе

Вам заменят спорта профи-

лактика !

Разговаривать не надо -

Приседайте до упада,

Да не будьте мрачными и хмурыми !

Если вам совсем неймется -

Обтирайтась чем придется,

Водными займитесь проце-

дурами !

Не страшны дурные вести -

Мы в ответ бежим на месте, -

В выигрыше даже начинающий.

Красота - среди бегущих

Первых нет и отстающих, -

Бег на месте общеприми-

ряющий !

Разбег, толчок и - стыдно подыматься,

Вот рту опилки, слезы из-под век.

На рубеже проклятом 2.12

Мне планка преградила путь наверх.

Я признаюсь вам, как на духу,

Такова вся спортивная жизнь:

Лишь мгновение ты наверху

И стремительно падаешь вниз.

Но съем плоды запретные с древа я,

И за хвост подергаю славу я,

У кого толчковая - левая,

А у меня толчковая - правая.

Разбег, толчок... Свидетели паденья

Свистят и тянут за ноги ко дну.

Мне тренер мой сказал без сожаленья:

- Да ты же, парень, прыгаешь в длину.

У тебя растяженье в паху,

Прыгать с правой - дурацкий каприз.

Не удержишься ты наверху,

Ты стремительно падаешь вниз.

Но за хвост подергаю славу я,

И изъем плоды запретные с древа я,

У кого толчковая - левая,

А у меня толчковая - правая!

Разбег, толчок - 2.10 у канадца.

Он мне в лицо смеется на лету.

Я планку снова сбил на 2.12,

И тренер мне сказал напрямоту,

Что начальство в десятом ряду,

И что мне прополощут мозги,

Если враз сей же час не сойду

Я с неправильной правой ноги.

Но я лучше выпью зелье с отравою

Я над собой что-нибудь сделаю,

Но свою неправую правую

Я не сменю на правую левую.

Трибуны дружно начали смеяться,

Но пыл мой от насмешек не ослаб.

Разбег, толчок, полет - и 2.12

Теперь уже мой пройденый этап.

Я им всем доказал "ху из ху",

Жаль жена подложила сюрприз:

Пока я был на самом верху,

Она с кем-то спустилася вниз.

Но съел плоды запретные с древа я,

И за хвост подергал все же славу я,

Хоть у них у всех толчковая - левая,

Но моя толчковая - правая!

Он не вышел ни званьем, ни ростом,

Ни за славу, ни за плату,

На свой необычный манер

Он по жизни шагал над помостом

По канату, по канату, натянутому, как нерв.

Посмотрите, вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон - упадет, пропадет!!

Чуть левее наклон - все равно не спасти!!

Но зачем то ему очень нужно пройти

Четыре четверти пути!

И лучи его с шага сбивали

И кололи, словно лавры.

Труба надрывалась, как две.

Крики "Браво" его оглушали,

А литавры, а литавры, как обухом по голове!

Посмотрите, вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон - упадет, пропадет!

Чуть левее наклон - все равно не спасти!

Но спокойно - ему остается пройти

Уже три четверти пути!

-Ах, как жутко, как смело, как мило-

Бой со смертью три минуты!-

Раскрыв в ожидании рты,

Из партера глядели уныло лилипуты, лилипуты-

Казалось ему с высоты.

Посмотрите, вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон - упадет, пропадет!

Чуть левее наклон - все равно не спасти!

Но спокойно, ему остается пройти

Уже две четверти пути!

Он смеялся над славою бренной,

Но хотел быть только первым.

Такого попробуй угробь!

Не по проволоке над ареной

Нам по нервам, нам по нервам

Шел под барабанную дробь!

Посмотрите, вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон - упадет, пропадет!!

Чуть левее наклон - все равно не спасти!

Но спокойно: ему остается пройти

Не больше четверти пути!

Закричал дрессировщик, и звери

Клали лапы на носилки,

Но прост приговор и суров.

Был растерян он или уверен,

Но в опилки, но в опилки он пролил досаду и кровь!

И сегодня другой без страховки идет.

Тонкий шнур под ногой - упадет, пропадет!

Вправо, влево наклон - и его не спасти,

Но зачем-то ему тоже нужно пройти

Четыре четверти пути!

- Ой, Вань! Смотри, какие клоуны!

Рот - хоть завязочки пришей!

А до чего ж, Вань, размалеваны.

И голос, как у алкашей.

А тот похож, нет, правда, вань,

На шурина - такая ж пьянь!

Нет, нет, ты глянь, нет, нет,

Ты глянь, я вправду, Вань!

- Послушай, Зин, не трогай шурина!

Какой ни есть, а он - родня!

Сама намазана, прокурена...

Гляди, дождешься у меня!

А чем болтать, взяла бы, Зин,

В антракт сгоняла в магазин.

Что? Не пойдешь? Ну, я один.

Подвинься, Зин!

- Ой, Вань. Гляди какие карлики!

В джерси одеты, не в шевиот.

На нашей пятой швейной фабрике

Такое вряд ли кто пошьет.

А у тебя, ей-богу, Вань,

Ну все друзья - такая рвань!

И пьют всегда в такую рань такую дрянь!

- Мои друзья, хоть не в болонии,

Зато не тащат из семьи.

А гадость пьют из экономии,

Хоть поутру, да на свои.

А у тебя самой-то, Зин,

Приятель был с завода шин,

Так тот вобще хлебал бензин.

Ты вспомни, Зин!

- Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики.

Нет, я ей-богу закричу!

А это кто в короткой маечке?

Я, Вань, такую же хочу.

В конце квартала, правда, Вань,

Ты мне такую же сваргань...

Ну, что "Отстань"? Опять "Отстань"?

Обидно, Вань!

- Уж ты бы лучше помолчала бы:

Накрылась премия в квартал.

Кто мне писал на службу жалобы?

Не ты? Да? Да я же их читал.

К тому же эту майку, Зин,

Тебе напяль - позор один.

Тебе шитья пойдет аршин.

Где деньги, Зин?

- Ой, Вань, умру от акробатика.

Смотри, как вертится, нахал.

Завцеха наш, товарищ Савтюхов,

Недавно в клубе так скакал...

А ты придешь домой, Иван,

Поешь - и сразу на диван.

Иль вон кричишь, когда не пьян.

Ты что, Иван?

- Ты, Зин, на грубость нарываешься,

Все, Зин, обидеть норовишь.

Тут за день так накувыркаешься,

Придешь домой - там ты сидишь...

Ну, и меня, конечно, Зин,

Все время тянет в магазин

А там друзья. Ведь я же, Зин,

Не пью один.

Уходим под воду.

В нейтральной воде

Мы можем по году

Плевать на погоду,

А если накроют -

Локаторы взвоют

О нашей беде:

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

И рвутся аорты,

Но наверх - не сметь!

Там слева по борту,

Там справа по борту,

Там прямо по ходу

Мешает проходу

Рогатая смерть!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

Всплывем на рассвете -

Приказ есть приказ.

Погибнуть в отсвете -

Уж лучше при свете.

Наш путь не отмечен.

Нам нечем... Нам нечем...

Но помните нас!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

Вот вышли наверх мы,

Но выхода нет!

Ход полный на верфи,

Натянуты нервы.

Конец всем печалям,

Концам и началам,

Мы рвемся к причалам

Заместо торпед!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше -

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

Сам виноват - и слезы лью,

И охаю -

Попал в чужую колею

Глубокую.

Я цели намечал свои

На выбор сам,

А вот теперь из колеи

Не выбраться.

Крутые скользкие края

Имеет эта колея.

Я кляну проложивших ее,-

Скоро лопнет терпенье мое,

И склоняю как школьник плохой,

Колею - в колее, с колеей...

Но почему неймется мне?

Нахальный я!

Условья, в общем, в колее

Нормальные.

Никто не стукнет, не притрет -

Не жалуйся.

Захочешь двигаться вперед?

Пожалуйста.

Отказа нет в еде-питье

В уютной этой колее.

И я живо себя убедил -

Не один я в нее угодил.

Так держать! Колесо в колесе!

И доеду туда, куда все.

Вот кто-то крикнул сам не свой:

- А ну, пусти! -

И начал спорить с колеей

По глупости.

Он в споре сжег запас до дна

Тепла души,

И полетели клапана

И вкладыши.

Но покорежил он края,

И шире стала колея.

Вдруг его обрывается след -

Чудака оттащили в кювет,

Чтоб не мог он нам, задним, мешать

По чужой колее проезжать.

Вот и ко мне пришла беда -

Стартер заел.

Теперь уж это не езда,

А ерзанье.

И надо б выйти, подтолкнуть,

Но прыти нет -

Авось подъедет кто-нибудь -

И вытянет...

Напрасно жду подмоги я,-

Чужая эта колея.

Расплеваться бы глиной и ржой

С колеей этой самой чужой,-

Тем, что я ее сам углубил,

Я у задних надежду убил.

Прошиб меня холодный пот

До косточки,

И я прошелся чуть вперед

Гляжу - размыли край ручьи

Весенние,

Там выезд есть из колеи -

Спасение!

Я грязью из-под шин плюю

В чужую эту колею.

Эй, вы, задние! Делай, как я.

Это значит - не надо за мной.

Колея эта - только моя!

Выбирайтесь своей колеей.

Произошел необъяснимый катаклизм;

Я шел домой по тихой улице своей,

А мне навстречу нагло прет капитализм,

Звериный лик свой скрыв под маской "жигулей".

Я по подземным переходам не пойду,

Визг тормозов мне, как роман о трех рублях,

Затем ли гиб и мерз в семнадцатом году,

Чтоб частный собственник глумился в "жигулях"?

Он мне не друг и не родственник,

Он мне заклятый враг,

Очкастый частный собственник

В зеленых, серых, белых "жигулях".

Ну ничего, я к старой тактике пришел,

Ушел в подполье, пусть ругают за прогул.

Сегодня ночью я три шины пропорол,

Так полегчало - без снотворного уснул.

Дверь проломить - купил отбойный молоток,

Электродрель - попробуй крышу пропили.

Не дам порочить наш советский городок,

Где пиво варят золотое "жигули".

Он мне не друг и не родственник,

Он мне заклятый враг,

Очкастый частный собственник

В зеленых, серых, белых "жигулях".

Мне за грехи мои не будет ничего,

Я в психбольнице все права завоевал

И я б их к стенке ставил через одного

И направлял на них груженый самосвал.

Но скоро я машину сделаю свою.

Все части есть, но от владения уволь.

Отполирую и с разгону разобью,

Ее под окнами отеля "Метрополь".

Нет, что-то екнуло, ведь части-то свои,

Недосыпал, недоедал, пил только чай...

Все! Еду, еду регистрировать в гаи,

Ах черт, "москвич" меня забрызгал, негодяй!

Он мне не друг и не родственник,

Он мне заклятый враг.

Очкастый частный собственник

В зеленых, серых, белых "Москвичах".

Считай по-нашему, мы выпили немного,

Не вру, ей-Богу, скажи, Серега!

И если б водку гнать не из опилок,

То что б нам было с (трех, четырех) пяти бутылок.

Вторую пили близ прилавка в закуточке,

Но это были еще цветочки,

Потом в скверу, где детские грибочки,

Потом... Не помню, дошел до точки.

Еще б, я пил из горлышка с устатку и не емши,

Но я, как стекло был, то есть, остекленевший.

Ну а уж когда коляска подкатила,

Тогда в нас было семьсот на рыло.

Мы, правда, третьего насильно затащили,

Но тут промашка - переборщили.

А что очки товарищу разбили,

Так то портвейном усугубили.

Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,

Что не буяньте, что разойдитесь.

На "разойтись" я, кстати, сразу согласился -

И разошелся, и расходился.

Но если я кого ругал, карайте строго,

Но это вряд ли, скажи, Серега!

А что упал - так то от помутненья,

Орал не с горя, от отупенья.

Теперь дозвольте пару слов без протокола.

Чему нас учит семья и школа?

Что жизнь сама таких накажет строго, (правильно ?)

Тут мы согласны, скажи, Серега!

Вот он проснется утром, скажет,

Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет.

Так отпустите, вам же легче будет.

Ну, что вам возиться, раз жизнь осудит.

Вы не глядите, что Сережа все кивает.

Он соображает, он все понимает,

А что молчит, так это он от волненья,

От осознанья и просветленья.

Не запирайте, люди, плачут дома детки,

Ему же в Химки, а мне в Медведки...

А, все равно: Автобусы не ходят,

Метро закрыто, в такси не содют.

Приятно все ж таки, что нас тут уважают,

Гляди, Серег, подвозят, гляди, сажают.

Разбудит утром не петух, прокукарекав,

Сержант поднимет, как человеков.

Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.

Я рубль заначил, слышь, Серег, давай опохмелимся.

И все же, брат, трудна у нас дорога!

Эх, бедолага, ну спи, Серега.

Дорогая передача! Во субботу, чуть не плача,

Вся Канатчикова дача к телевизору рвалась,

Вместо чтоб поесть, помыться у колодца и забыться,

Вся безумная больница у экрана собралась.

Говорил, ломая руки, краснобай и баламут

Про бессилие науки перед тайною Бермуд,

Все мозги разбил на части, все извилины заплел,

И канатчиковы власти колят нам второй укол.

Уважаемый редактор, может лучше про реактор, а?

Про любимый лунный трактор? Ведь нельзя же, год подряд

То тарелками пугают, дескать, подлые, летают,

То у вас собаки лают, то у вас руины говорят.

Мы кое в чем поднаторели, мы тарелки бьем весь год

Мы на них уже собаку съели, если повар нам не врет,

А медикаментов груды мы в унитаз, кто не дурак,

Вот это жизнь, а вдруг Бермуды. Вот те раз. Нельзя же так!

Мы не сделали скандала, нам вождя недоставало.

Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков.

Но на происки и бредни сети есть у нас и бредни,

И не испортят нам обедни злые происки врагов.

Это их худые черти бермутят воду во пруду,

Это все придумал Черчиль в восемнадцатом году.

Мы про взрывы, про пожары сочиняли ноту ТАСС,

Тут примчались санитары и зафиксировали нас.

Тех, кто был особо боек, прикрутили к спинкам коек.

Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше:

"Развяжите полотенцы, иноверы, изуверцы.

Нам бермуторно на сердце и бермутно на душе".

Сорок душ посменно воют, раскалились добела.

Вот как сильно беспокоят треугольные дела,

Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был,

И тогда главврач-Маргулис телевизор запретил.

Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет

Подал знак кому-то, значит фельдшер, вырвет провода.

И нам осталось уколоться и упасть на дно колодца,

И там пропасть на дне колодца, как в Бермудах - навсегда.

Ну а завтра спросят дети, навещая нас с утра:

"Папы, что сказали эти кандидаты в доктора?"

Мы откроем нашим чадам правду - им не все равно,

Удивительное рядом, но оно - запрещено.

А вон дантист-надомник, Рудик,у него приемник "Грюндиг"

Он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ

Он там был купцом по шмуткам и подвинулся рассудком,

А к нам попал в волненьи жутком и с растроенным

Желудком, и с номерочком на ноге.

Он прибежал взволнован крайне и сообщеньем нас потряс,

Будто наш уже научный лайнер в треугольнике погряз.

Сгинул, топливо истратив, весь распался на куски,

Но двух безумных наших братьев подобрали рыбаки.

Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме,

Их вчера в стеклянной призме к нам в больницу привезли.

И один из них, механик, рассказал, сбежав от нянек,

Что бермудский многогранник - незакрытый пуп земли.

Что там было, как ты спасся? Каждый лез и приставал,

Но механик только трясся и чинарики стрелял.

Он то плакал, то смеялся, то щетинился как еж,

Он над нами издевался. Ну сумасшедший, что возьмешь?

Взвился бывший алкоголик, матерщинник и крамольник,

Говорит: "Надо выпить треугольник. На троих его, даешь!"

Разошелся - так и сыплет: "Треугольник будет выпит.

Будь он параллелепипед, будь он круг, едрена вошь!"

Диктора из передачи, те кто так или иначе,

Говорят про неудачи и нервирует народ,

Нас берите, обреченных, треугольник вас, ученых,

Превратит в умалишенных, ну а нас - наоборот.

Пусть безумная идея - вы не решайте сгоряча,

Вызывайте нас быстрее через гада главврача.

С уваженьем, дата, подпись. Отвечайте нам, а то,

Если вы не отзоветесь мы напишем в "Спортлото".

В сон мне - желтые огни,

И хриплю во сне я :

"Повремени, повремени -

Утро мудренее !"

Но и утром всё не так,

Нет того веселья :

Или куришь натощак,

Или пьешь с похмелья.

В кабаках - зеленый штоф,

Белые салфетки, -

Рай для нищих и шутов,

Мне ж - как птице в клетке.

В церкви - смрад и полумрак,

Дьяки курят ладан...

Нет, и в церкви всё не так,

Всё не так, как надо !

Я - на гору впопыхах,

Чтоб чего не вышло, -

А на горе стоит ольха,

А под горою - вишня.

Хоть бы склон увить плющом -

Мне б и то отрада,

Мне бы что-нибудь еще...

Всё не так, как надо !

Я - по полю вдоль реки :

Света - тьма, нет Бога !

А в чистом поле - васильки,

Дальняя дорога.

Вдоль дороги - лес густой

С бабами-ягами,

А в конце дороги той -

Плаха с топорами.

Где-то кони пляшут в такт,

Нехотя и плавно.

Вдоль дороги всё не так,

А в конце - подавно.

И ни церковь, ни кабак -

Ничего не свято !

Нет, ребята, всё не так !

Всё не так, ребята...

Сыт я по горло, до подбородка.

Даже от песен стал уставать.

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не могли запеленговать.

Друг подавал мне водку в стакане,

Друг говорил, что это пройдет.

Друг познакомил с Веркой по пьяни -

Мол, Верка поможет, а водка спасет.

Но не помогли ни Верка, ни водка.

С водки похмелье, а с Верки - что взять?

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

И позывных не передавать.

Сыт я по горло, сыт я по глотку.

Ох, надоело петь и играть!

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не могли запеленговать.

(Мелодия первого куплета)

Друг в порядке - он, словом, при деле, -

Завязал он с газетой тесьмой:

Друг мой золото моет в артели, -

Получил я сегодня письмо.

Тонет золото - хоть с топорищем.

Что ж ты скис, захандрил и поник?

Не боись: если тонешь, дружище, -

Значит, есть и в тебе золотник!

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых блаженных калек,

Грубая Ложь эту Правду к себе заманила,

Мол, оставайся-ка, ты, у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,

Слюни пустила и разулыбалась во сне,

Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,

В Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью,

Баба,как баба, и что ее ради радеть.

Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,

Если, конечно, и ту, и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты

И прихватила одежды примерив на глаз.

Деньги взяла и часы, и еще документы,

Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу

И подивилась себя оглядев делово.

Кто-то уже раздобыв где-то черную сажу,

Вымазал чистую Правду, а так ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали.

"Ложь, это все и на Лжи одеянье мое."

Двое блаженных калек протокол составляли

И обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее и похуже чем стервой,

Мазали глиной, спустили дворового пса,

Духу чтоб не было на километр сто первый,

Выселить, выслать за двадцать четыре часа.

Тот протокол заключался обидной тирадой,

Кстати, навесили правде чужие дела.

Дескать, какая-то мразь называется Правдой,

Ну, а сама пропилась, проспалась догола.

Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,

Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах.

Грязная Ложь чистокровную лошадь украла

И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за Правду воюет,

Правда в речах его Правды на ломаный грош,

Чистая Правда со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто разлив по 170 граммов на брата,

Даже не знаешь куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть, это чистая Правда, ребята,

Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь,

Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь,

Глядь, а конем твоим правит коварная Ложь.

Мишка Шифман башковит,

У него предвиденье,

Что мы видим, говорит,

Кроме телевиденья?

Смотришь конкурс в Сопоте

И глотаешь пыль,

А кого ни попадя

Пускают в Израиль.

Мишка также сообщил

По дороге в Мневники:

"Голду Меир я словил

В радиоприемнике".

И такое рассказал,

До того красиво,

Что я чуть было не попал

В лапы Тель-Авива.

Я сперва-то был не пьян,

Возразил два раза я.

Говорю, - Моше Даян -

Стерва одноглазая.

Агрессивный, бестия,

Чистый фараон,

Ну, а где агрессия,

Там мне не резон.

Мишка тут же впал в экстаз

После литры выпитой.

Говорит: "Они же нас

Выгнали с Египета.

Оскорбления простить

Не могу такого,

Я позор желаю смыть

С рождества Христова".

Мишка взял меня за грудь,

Мол, мне нужна компания,

Мы с тобой не как-нибудь,

Здравствуй - до свидания.

Мы побредем, паломники,

Чувства подавив.

Хрена ли нам Мневники,

Едем в Тель-Авив!

Я сказал, - я вот он весь,

Ты же меня спас в порту,

Но, говорю, загвоздка есть,

Русский я по паспорту,

Только русские в родне,

Прадед мой - Самарин,

Если кто и влез ко мне,

Только что татарин.

Мишку Шифмана не трожь,

С Мишкой прочь сомнения:

У него евреи сплошь

В каждом поколении.

Вон, дед параличом разбит,

Бывший врач-вредитель,

А у меня - антисемит

На антисемите.

Мишка - врач, он вдруг затих,

В Израиле бездна их.

Там гинекологов одних,

Как собак нерезаных.

Нет зубным врачам пути,

Слишком много просятся.

Где ж на всех зубов найти?

Значит, безработица.

Мишка мой кричит: "К чертям!

Виза или ванная!

Едем, Коля, море там

Израилеванное".

Видя Мишкину тоску,

( А он в тоске опасный ),

Я еще хлебнул кваску

И сказал: "Согласный!"

Хвост огромный в кабинет

Из людей, пожалуй, ста,

Мишке там сказали:"Нет",

Ну а мне: "Пожалуйста".

Он кричал:"Ошибка тут,

Это я еврей!",

А ему:"Не шибко тут,

Выйди из дверей!"

Мишку мучает вопрос,

Кто тут враг таинственный,

А ответ ужасно прост

И ответ единственный.

Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу,

Мишка пьет проклятую.

Говорит, что за графу

Не пустили пятую.